О делах семейных
Вовка и сыновья то и дело гоняют от одного чума к другому. Расстояние между ними небольшое, каких-то два–три часа по еще не окоченевшей от холода тундре. Устают. А собственно говоря, что их гонит-то? Сидели бы в тепле и ходили по очереди смотреть оленей? Нет. Кормить надо семью, ртов-то вон сколько! Жены, дети, внуки… Всего человек десять наберется. На всю эту ораву сто голов оленей. Разве это много?
Сейчас не то, что раньше. Месяцев пять назад было и стадо большое, и зверя с птицей вокруг достаточно. Сейчас нет ни того, ни другого, ни третьего. Да что там птица! Сто двадцать голов с диким оленем ушли. Да и нефтяники со всех сторон обложили, не продохнуть…
А ведь старший сын говорил отцу, говорил: “Все, закрыли последний ручей, не уйдут.” Все равно ушли. То ли ветер сосну уронил с рогатин, то ли опять сейсморазведка проехала на болотоходе и как всегда забыла или не захотела прикрыть за собой “ворота”. Ясно, недоглядели, а потому и винить некого. Одна дорога – за дикарем. А семья, стадо, хозяйство? На кого все? Вовка, немного подумав, решил Петьку оставить за хозяина. Справится, присмотрит.
В чуме охотников неуютно и грязно. Для ненца понятия “уют” и “грязь” те же самые, что и для европейца. Почему почти? Европеец может взять в руки метлу и прибраться в доме, а мужчина-ненец этого не сделает. Так уж заведено. Вот и живут мужчины в чуме без женщин, а вокруг.
О доле женской
Женщина ненецкая – это всегда больше, чем просто женщина. Она и мать, и жена, и домработница. Это основные специальности. К ним еще можно добавить вспомогательные: грузчик, дровосек, хлебопек, швея, врач… Единственное, что она не делает в жизни, – не заправляет бензобаки и не управляет снегоходом “Буран”. Ах, да! Еще не смотрит за оленем, не режет его и не охотится.
На улице минусовая температура. Валентина, шестидесятивосьмилетняя жена Вовки, сидит у открытой двери (ненцы почему-то называют откидывающийся полог дверью, так и говорят: эй, дверь закрой!) спиной, часто шмыгает носом. На ней нет теплой одежды, лишь свитер сомнительного “возраста” и платье. На ногах более или менее устойчивые к непогоде теплые носки.
Вход расположен не с ветреной стороны, но от этого не легче: холод стелется по земле, заходит в чум и проходит добрых метра полтора, прежде чем встречает встречный поток теплого воздуха. Печь. Она продолговатая и широкая. Ее вечная спутница, самопальная труба, уходит ввысь, в открытое небо. Потому-то и дыма почти нет в доме.
Валентина, двадцатилетняя дочь Ольга и невестка, двадцатичетырехлетняя Светлана, заняты своими обычными делами: одна шьет, как уже говорилось, сидя прямо у двери, молодухи пекут хлеб. Изредка они переговариваются между собой на родном языке. Первой, как правило, начинает говорить Валентина. Ее голос тих и сух, и одновременно строг. Это заметно по интонации. Валентина в отсутствие Вовки и других мужчин в доме за старшего.
О самобытности
Ружья, а их пять, стоят рядочком. Они давно утратили заводской лоск: приклады и другие видимые части поистерлись от регулярного пользования. Затворов и курков не видно, укутаны в материю. Это своеобразная защита от пыли, грязи, песка, влаги и т. д. Говорят, помогает. В аккуратном отношении ненецких мужчин к оружию нет ничего удивительного. Без ружья не добыть еды и одежды. Что это значит для любого человека, думаю, объяснять не надо.
Ненцы давно перестали удивляться тому, что делаем мы, а мы в свою очередь тому , что делают они. Общаемся не один десяток лет, узнали уж друг друга. Когда мы вошли к ним в чум, они не удивились при виде наших “голых” ижевских стволов, мокрых и несколько поиспачканных. Лишь как-то грустно улыбнулись. Разные мы.
Старший сын варит мясо в большой кастрюле. Остальные отдыхают на оленьих шкурах и изредка сплевывают в сторону, туда, где нет шкур, а чаще всего в сторону двери. Во время позднего обеда или раннего ужина (это как вам нравится) весь мусор летит туда же, к двери, и прямиком на улицу. Иногда какая-нибудь кость не вписывается в проем и здорово отлетает назад. Ложится, к примеру, рядом с печью, посреди чума. Считай, надолго. До поры, когда кто-нибудь в печь не бросит…
Оленье мясо чуть сладковатое на вкус. Да что это я рассказываю! В городе его продают предприниматели. Вовка говорит, что сдает мясо по крайней надобности в Губкинский, по килограмм двадцать–тридцать. Получает за это гроши. Другие ненцы это знают и потому сюда не едут. Зачем? Чтобы их обманули лишний раз? Нет уж, научены за годы покорения Севера. И вот ведь незадача: никто оленину в город не сдает, а оно всегда в продаже есть. Свежее и вкусное. Может быть, везут из других мест?
О вкусном хлебе
Ненецкие женщины пекут удивительно вкусный хлеб. Это правда. Берут обычные дрожжи, обычную муку и прочие нормальные продукты, и вот он – хлеб, похожий на лаваш по форме, а по вкусу… Это передать невозможно. И сравнить вроде как и не с чем.
Светлана делает хлеб (я не ошибся, она, с ее слов, делает, а не печет хлеб) едва ли не каждый день. Это уж не такая и обременительная работа. Хуже всего колоть дрова. Быстро устаешь.
Она вышла замуж за одного из сыновей Вовки около года тому назад. Раньше жила с родителями. Отец ее баловал. Дрова колол сам и другую тяжелую работу старался делать. Здесь же, в замужестве, поблажек ждать не приходится.
Валентина всю жизнь колола дрова сама. Муж, если не был занят, брал на себя эту ношу. Привыкла уж за столько-то лет. Вот и сейчас она твердит еще не привыкшей к тяжелому физическому труду Светлане, что все образуется. И эта работа будет вовсе не работой, а так…
Хлеб съедается быстро. Семья большая, здоровая и работящая. Много калорий нужно, чтобы были силы и здоровье. Особенно мужчинам. Женщинам что? Они сидят в чуме: в тепле и не в обиде. Не в обиде даже на то, что едят после мужчин. Когда охотники трапезничать изволят, они рядышком. Ждут. Бывает и такое, что еды не хватает. Тогда женщины режут мясо и снова ждут, когда это мясо сварится. Главное, мужчины пообедали…
О гуманных традициях
Дикий олень – это и горе, и радость охотника. Он кормит и одевает. Глубокой осенью, когда рыбу из озера не вычерпаешь, так как хранить негде, и своих оленей под нож не пустишь, так как мало, на дикаря и надежда. Беда от него одна: домашних уводит, да не по одному, а десятками и сотнями. Найти и вернуть пропажу очень сложно. Дикарь боится шума и поэтому не задерживается на одном месте.
Вовка рассказывает историю, как однажды на охоте наткнулся на диких оленей. Уже издали увидел, что их там с десяток. Поднял бинокль, смотрит, а там из этих десяти оленей восемь меченых оказалось и лишь два натурально диких. Метки эти, что интересно, были разные. Тогда их Вовка аж четыре варианта насчитал. Знать, беда эта для ненцев общая, не только Вовка оказался в дураках.
Дикого оленя ненцы-охотники ищут подолгу. Бывает, что и ни с чем возвращаются домой. А если все же встретят – бьют. Попались двое – одного валят, а другого отпускают. Если на мушке трое – двух берут себе, а одного, самого молодого теленка, отпускают на волю. Ненцы убивают живность не ради наживы, а ради пропитания, потому и гуманны к лесным обитателям. В этом их отличие от человека-охотника из города. Тот бил, бьет и будет бить, пока не перебьет всех. Вовка когда-то очень давно, наверное еще в детстве, спрашивал у отца: ” Зачем человеку так много оленьего мяса?” Тот ему отвечал: “Человеку никогда не бывает ничего много, а всегда только мало”. Мальчик сильно удивлялся и надолго замолкал, а потом снова “зачем?”. Сейчас он почти стар, у него сыновья и дочери, есть внуки и внучки. Прожита большая по ненецким меркам жизнь – пятьдесят восемь лет. Сегодня он радуется тому, что никто пока в округе не знает, где осталась рыба и где можно найти дикаря.
О потребностях души
Светлана скучает. Скучает по дому, по родителям, по холостой жизни. Нет, здесь ее не обижают и за бытовые проступки не наказывают строго. Просто скучно. Работа однообразна, по ее словам, как день и ночь. Читать нечего.
…Светлана зачитала “Спид-инфо” до дыр. Есть книги, другие газеты, но их очень мало. Почти вся литература, которая разбрелась по соседним чумам, привезена ею из родительского дома. То, что есть, конечно же, давным-давно прочитано. Пора бы и пополнить скудную домашнюю библиотеку…
Мужу это не нужно. Он слушает губкинское радио “Вектор+” по вечерам. Включает громко, а если в чуме остается за старшего – очень громко. Радиоприемник – подарок Вовки сыну в день рождения – для Светланы едва ли не враг номер один. А все потому, что музыка не позволяет ей думать о родном доме, отнимает единственное, чем ей приятно заниматься в доме мужниных родителей, – ворошением памяти.
Светлана окончила пять классов школы-интерната в Тарко-Сале. Могла бы и десятилетку осилить, но сглупила. Когда осенью прилетел вертолет за учениками, она спряталась в лесу, и не вышла до тех пор, пока “железный птенец” не улетел. Ее искали все, но только не родители! Отец сказал сразу: “Лучше работать, чем бездельничать в Тарко-Сале.” Она сейчас очень жалеет, что и после, спустя некоторое время, не улетела в поселок, к детям, к новогодней елке, к чистым кроватям. Вертолет прилетал еще раз. Люди из интерната опять искали и не нашли Свету и, видимо, смирившись с решением отца семейства не учить свое дитя, больше уже никогда не возвращались.
Светлана сначала недоумевала, почему мать Александры из соседнего чума не пустила дочь в интернат? А потом вдруг поняла: разве можно убедить женщину, которая живет лишь мыслью о том, что Александра скоро выйдет замуж за богатого и выведет семью из нищеты? Нет. Свете было больно несколько месяцев, а потом вдруг однажды все стихло. Жизнь сделала свое дело, излечила. Боль изредка возникает и сейчас где-то там, глубоко внутри. Так было на той неделе, когда Света пошла в гости к Александре, и застала ее листающей книгу. Нетрудно было догадаться, что Александра не читает, а рассматривает картинки. Ей пятнадцать лет и читать она не умеет.
О “горькой”
Вовка не пьет полтора года. Живет не богато, но и не бедствует, как многие ненцы. В том, что его жизнь складывается сейчас более или менее удачно, он благодарит колдуна с Айваседо. Тот пошумел-пошумел, пошипел-пошипел и… взял две туши оленя. И ведь правда, с тех пор – ни капли в рот. А до этого были запои, по неделе – полторы. Мало того, что едва не умер, так и семью чуть не схоронил. Ну, об этом, хватит…
Сыновья взрослые, сами с усами. Мужчины-охотники могут принимать решения без ведома отца. Поэтому и выкраивают пути и время для доставки и употребления. Погудят прилично, а потом не могут отцу в глаза посмотреть. Проходит много времени, прежде чем Вовка сменит гнев отцовский на милость.
Все вахтовые люди в округе знают, что к Вовке идти с водкой – дело провальное. Принять (в чум) примет, но “белой” не потерпит. За это его сыновья и женщины уважают. Сильный он человек, мужественный. В свои пятьдесят восемь не каждый ненец может оленя завалить или слово антиалкогольное сдержать.
Вовка с соседом Василием – одногодки. Так тот совсем плох. Оленя не бьет с самого близкого расстояния. Живет на пенсию, если ее, конечно, дети не присвоят. А такое, Вовка знает по рассказам Василия, случается часто. Поедет тот в Тарко-Сале за пенсией и после зайдет ко взрослым уже детям. Те рады: обхаживают его, расспрашивают, сочувствуют и переживают. А старику много ли надо? Внимание да забота. Сядет он с детьми за стол, выпьет стопочку и тут же пьянеет. А детки того и ждут. Упал старик – рыщут по карманам. Если денег в кармане нет, – лезут в брюки… Сапоги… Майку… И, обыскав всего, находят где-нибудь в подкладке то, что им нужно. Скудную пенсию старика-ненца. Наутро Василий не поймет, когда и как очутился на вокзале или в вытрезвителе.
Чужие
Ненецкие женщины по-настоящему ненавидят водку. Те, что постарше, за исковерканную алкоголем жизнь. Молодые – инстинктивно. А может быть, и примеров было достаточно.
Света и ее муж Петька всегда жили вполне сносно. Не ругались, не дрались. Петя не пил, а когда вдруг начал – пошли ссоры, раздоры и дурные разговоры.
…Вовка привез Свету и ее родителей на смотрины. Погостевали с неделю, а Света определиться не может. Петя – парень не плохой, но ведь сердцу не прикажешь, верно? Может быть, и отказала бы она, да родители ее кинули. Сели в нарты и рано утром, когда все спали, укатили домой. А куда ей деваться? Осталась.
Позавчера заехали в стойбище люди из города. До этого часа три добирались по лесу, застревали по самые кромки бортов гусеничного тягача, валили деревья и выбирались. Добрались. Очень им Вовка понадобился. В стойбище его не оказалось, равно как и других мужчин. Только Петя остался: с мужчиной-то все равно безопасней.
Петька и чужие долго сидели в чуме. Пили сначала чай, ели хлеб и оленину, а потом предложили водку. Суд да дело – прошла. Появилась вторая бутылка, третья. В результате Петька пьянее всех оказался.
Светлане особенно не понравился этот Иваныч-водитель. Все норовил всучить Петьке нож-презент “совершенно даром” и тут же требовал от мужа ответной любезности. Спутники корыстного мужичка его поначалу останавливали, ругали, а потом махнули рукой. Дурак – он и есть дурак. Не дурак – сволочь: выклянчил у Петьки два килограмма мяса…
…Петька лежал на холодной земле в чуме и расставался с содержимым своего желудка. Светлана была просто потрясена: таким она его еще не видела.
А потом пьяна была Света от горя. Она то громко смеялась, то тихо плакала. Жалела и ненавидела себя, Петьку, чум, весь мир. Но больше всего она ненавидела этих людей, которые пришли с водкой. Которые напоили и унизили всех живущих здесь людей и ее в том числе.
А чужие смеялись, глядя на безуспешные попытки Светы привести в чувство своего Петьку.
О боли
Наутро приехал Вовка с сыновьями. Он сделал вид, что не заметил царящий в чуме беспорядок. Встретился с этими людьми. Поговорил, те сели в свой гусеничный транспортный тягач и уехали.
В чуме с утра не было дров в печи. Поэтому не было чая, не было хлеба. Было холодно. Но это, пожалуй, не самое тяжкое. У людей, которые остались в стойбище, было нестерпимо холодно на душе.